— Да. — Он встал. — Странно все это…

Несколько секунд мы оглядывались по сторонам, следя за желтым лучом света. Неожиданно поблизости раздался громкий стон — кто-то стонал от боли.

— Господи, — прошептал Джед и выключил фонарик. — Ты слышал?

— Конечно.

— Кто это был?

— Откуда мне знать?

Мы замолчали, внимательно прислушиваясь. Затем мы снова услышали стон, от которого у меня встали торчком волосы на затылке.

— Боже мой, Джед! Включи фонарик снова! Эти стоны действуют мне на нервы.

— Если они действуют тебе на нервы, то почему же ты улыбаешься?

— С чего ты взял, что я улыбаюсь?

— В твоем голосе слышится смех.

— Включи же этот чертов фонарь!

— Нет, — прошептал он. — Мы же не знаем, что происходит.

Мы снова прислушались. Я вспомнил свое первое утро на острове, когда очнулся после лихорадки и бродил по пустой площадке. Довольно неприятное ощущение даже при дневном свете. Вы как-то неуютно чувствуете себя в пустынном месте, где, как вы точно знаете, должно быть полно народу. С жуткими стонами в темноте здесь было раз в десять страшнее.

— Похоже на фильмы о зомби, — мрачно пробормотал я и захихикал. — «Зомби — пожиратели плоти».

Джед не ответил мне. В следующий раз, когда мы услышали стон, мы сумели определить, откуда он донесся. С левой стороны от нас, оттуда, где было раскинуто большинство палаток.

— О'кей, — сказал Джед. — Пошли на разведку. В авангарде пойдешь ты.

— Я? Фонарик же у тебя.

— Мне нужно держать его, а у тебя будут свободны обе руки.

— Свободны для чего?

— Чтобы сражаться с зомби.

Джед зажег фонарик и осветил палатку Грязнули, а я пробормотал ругательство и медленно двинулся по направлению к ней.

Я сделал всего несколько шагов, когда полог палатки откинулся и оттуда высунулась голова Эллы.

— Джед? — спросила она, заслоняясь рукой от света.

— Ричард. И Джед. Что случилось, Элла?

Она покачала головой:

— Забирайтесь сюда. Катастрофа.

— Это все Кити, — рассказывала Элла, вытирая лоб Грязнули. Именно его стоны мы только что слышали, и во время нашего разговора он продолжал стонать. Он лежал с закрытыми глазами и обеими руками мял свой огромный коричневый живот. По-моему, он даже не осознавал, что мы сидим в палатке. — Идиот.

Я удивленно поднял брови:

— Почему? Что он такого натворил?

— Он положил в одно из ведер кальмара, а мы нарезали кальмара на куски и перемешали с остальной рыбой.

— Ну и что?

— Кальмар был уже дохлый, когда он проткнул его острогой.

Джед прерывисто вздохнул.

— Почти все отравились. Душевая хижина забита рвотой, а к Хайберскому проходу лучше не подходить.

— А ты? — спросил я. — Ты вроде бы в порядке.

— Всего пятеро или шестеро легко отделались. У меня немного поболел живот, но мне, похоже, повезло.

— Зачем же Кити бросил острогу в дохлого кальмара?

Глаза Эллы сузились:

— Я бы тоже хотела знать. Нам всем хотелось бы спросить его об этом.

— Да… А где же он? У себя в палатке?

— Наверное, там.

— Хорошо. Пойду схожу к нему…

Я выбрал подходящий момент для ухода, потому что, когда я вылезал наружу, Грязнуля сел прямо, и его рвота брызнула во все стороны. Я быстро выскользнул в темноту. В ушах звенело от визга Эллы.

Прошла целая вечность, прежде чем я нашел Кити. В палатке его не было, и, когда я позвал его, никто не откликнулся. В конце концов я решил поискать его на пляже. Он был там. Освещенный лунным светом, он сидел невдалеке на берегу.

Когда он увидел, что я приближаюсь к нему, он сделал движение, как будто собирался удрать.

— Привет, — произнес он упавшим голосом.

Я кивнул и уселся рядом с ним.

— Я не гвоздь сезона, Рич.

— Кальмар тоже.

Он не засмеялся.

— Так что же все-таки произошло?

— Разве ты еще не знаешь? Я отравил весь лагерь.

— Да, но…

— Я был под водой в маске Грега. И увидел этого кальмара. Мы же ели кальмаров сотни раз. Поэтому я метнул в него острогу, а потом бросил его в ведро. Откуда я знал, что он уже подох?

— Так он же не двигался.

Кити посмотрел на меня:

— Теперь я понимаю! Но я думал… я думал, что кальмары, как медузы. Колышутся в воде, и… их щупальца создают иллюзию, что они живые.

— Ты ошибся. Но ты не виноват.

— Да, Рич. Верно. Во всем виноват Жан. — Он замолчал и ткнул кулаком в песок между ногами. — Разумеется, это моя вина! Господи!

— Ладно… виноват ты, но ты не должен…

— Рич, — перебил он меня. — Пожалуйста, не надо.

Я пожал плечами и отвернулся. Лунный свет освещал изломанную расщелину, спускавшуюся по утесам в кораллы.

— Кпау, — тихо сказал я.

Кити подался вперед:

— Что ты сказал?

— Кпау.

— О чем это ты?

— Молния издает похожий звук. — Я показал на расщелину. — Видишь?

Сумасшедший дом

Я посидел с Кити недолго, потому что мне не терпелось узнать, как дела у Этьена и Франсуазы. Кити остался на пляже, поскольку считал, что он, бедняга, еще не готов показаться людям на глаза. Большое потрясение — столько бороться за право заниматься рыбной ловлей, чтобы потом вляпаться в такую историю! Он чувствовал себя особенно виноватым, потому что оказался одним из немногих, кто избежал отравления. Я пытался уговорить его, чтобы он не сходил с ума окончательно, ведь он вряд ли виноват в том, что у него хорошая иммунная система, но это не помогло.

Когда я увидел, что творится в доме, то в душе порадовался, что Кити остался на пляже. От всего происходившего здесь ему стало бы только хуже. Я и понятия не имел, что последствия отравления были столь тяжелыми, и решил, что Кити тоже не отдавал себе в этом отчета, иначе он бы вернулся в лагерь, чтобы помочь остальным.

Проход вдоль кроватей до самой середины был заставлен свечами. Их поставили там, по-видимому, для того, чтобы их не сшибли корчившиеся на кроватях люди. Кислый запах рвоты ощущался даже сквозь дым от горящего воска. В помещении не утихали стоны. Никто, вероятно, не стонал беспрерывно, просто стоны одних перекрывались стонами других людей, и поэтому звук не смолкал. Каждый, казалось, говорил на своем родном языке. Знакомые мне слова в невнятном бормотании, наполнявшем дом, придавали ситуации еще более сюрреалистический характер. Люди просили воды или хотели, чтобы им с груди стерли рвоту. Когда я проходил мимо Джессе, он ухватился за мою щиколотку и умолял меня отвести его в душевую хижину.

— У меня тут все ноги в дерьме, — задыхаясь, выговорил он. — Все! Посмотри!

Я увидел, как между кроватями сновали Кэсси и Моше, не в силах удовлетворить просьбы всех. Заметив меня, Кэсси сделала отчаянное движение руками и спросила:

— Они умирают?

Я отрицательно покачал головой.

— Откуда ты знаешь, Ричард?

— Они не умирают.

— Откуда ты знаешь?

— Я не знаю. — Я снова покачал головой. — Тебя зовет Джессе.

Кэсси побежала к своему другу, а я пошел дальше по проходу к Этьену и Франсуазе.

Франсуазе было хуже всех — так мне показалось. Этьен спал, я предположил, что он, наверное, в бессознательном состоянии, но он дышал ровно, и его лоб был не таким уж горячим. Франсуаза была в сознании и испытывала дикую боль. Позывы накатывались регулярными волнами — примерно каждые шестьдесят секунд. Она не кричала, как другие, а лишь кусала нижнюю губу. На животе ее виднелись царапины от ногтей.

— Перестань, — твердо сказал я, после того как она закусила губу чуть не до крови.

Она посмотрела на меня невидящими глазами:

— Ричард?

— Да. Ты же поранишь себе рот… Не надо.

— Больно.

— Я понимаю, но… Вот. — Я сунул руку в карман и вытащил сигареты. Затем оторвал от пачки верх и сплющил его. — Кусай лучше это.

— Все равно больно.

Я убрал с ее лица взмокшие волосы: